Здравствуй, Джон Ячменное Зерно

Раньше я не пил виски, не верил в чудодейственную его силу и философскую его основоположенность. Писатель Аксенов пытался было намекать мне в книге “Ожог”, что, дескать, “Джонни Уокер” — напиток свободы, но я не верил и писателю Аксенову.

Однако же я панически боялся самолетов. Как-то раз, получив заграничную визу, я пересек красную линию государственной границы в “Шереметьево-2”, и страх настолько лишил меня воли, что я выпил в баре двойной “Джонни Уокер. Красная этикетка” и сам не заметил, как отчаяние мое обернулось отчаянной стойкостью перед лицом невзгод, а трепет, вызванный приближением неминучей смерти, сменился фатализмом, достойным пера Михаила Лермонтова. Имея уже мужество не исправлять ошибку, я приобрел в дьюти фри пол-литровую бутылку все той же “красной этикетки” и пил ее всю дорогу до тех пор, пока в порту назначения “Милан Мальпенса” товарищи не вынесли меня из самолета и не положили на траву. Я лежал, глядя в небо и думая о возвышенном.

Виски как человек — стареет, и употреблять его нужно вечером понемногу.

Продают его в бутылках по ноль три, ноль пять, ноль семь, а также еще во фляжках и огромных, укрепленных на железной оси бутылях.

Я стараюсь покупать бутылку ноль семь. Мне всегда приятно, когда алкоголь не употребляется весь сразу до дна, а остается еще на завтра и послезавтра. Виски, повторяю, как человек, и добивать его сразу — жестоко и расточительно.

— Как ты можешь пить этот самогон? — спрашивает наш современник Мостовщиков, застав меня зa внесением купленного в контору. — Он же воняет!

— А человек? — отвечаю я. — Что, не воняет?

С этими словами и бутылкой “Джонни Уокера” ноль семь я направляюсь домой, потому что виски не пьют на рабочем месте из бумажных стаканчиков, но только дома из широких стеклянных стаканов. Задумчиво. После ужина, возможно, с чаем и табаком. Нужно сначала отхлебнуть чай, так, чтобы рот согрелся, потом виски, а потом уже вдохнуть табачный дым, чтобы пары виски смешались с ним. И никакого льда: лед выдумали американцы, которые, была бы их воля, ели бы помидоры с кетчупом.

— Папа, зачем ты пьешь это? — спрашивает сын Вася о виски в просторном моем стакане. — Пил бы лучше компот, он же вкуснее.

— Сын! — отвечаю я. — Твоя жизнь сладка и водяниста, потому что ты маленький и мама с папой ограждают тебя от невзгод. Моя жизнь — другое. У моей жизни вкус сдержанных слез в горле, невосполнимых утрат в сердце и ветра в голове.

— Научи меня, папа, я тоже хочу жить такой жизнью.

— Не спеши, жизнь сама научит тебя себе. Ты еще успеешь полюбить то, как она горчит земляным вкусом ячменя.

— Ячменя, папа?

— Да! Разве ты не знаешь, как трех королей разгневал Джон?

— Джон?

— Джон Ячменное Зерно.

— И что короли?

— Они убили его, закопав живьем в сырую шотландскую землю. Но не плачь, Джон снова прошел сквозь грунт и стал грозить королям копьями своих колосьев.

— А потом?

— Потом Джон состарился, короли зарезали его, сварили в дырявом котле и выпили.

— Насмерть?

— Нет, сынок! Смерти нет, есть только алкогольное опьянение. Джон продолжал бушевать у них в головах, как начинает теперь бушевать в моей.

Так говорю я после первого двойного “Джонни Уокер. Красная этикетка” безо льда. Я всегда знал, что “черная этикетка” лучше красной, потому что старше. Но красную любил больше. Есть, говорят, еще “синяя этикетка”, но ее не позволяет мне семейный бюджет.

Виски нельзя употреблять под любовь, но зато очень хорошо под дружбу. Раздается звонок в дверь, на пороге — товарищ детских игр, большой бородатый человек с добрым лицом.

— Здравствуй, — говорю я. — Хочешь ред лэйбла?

— Хочу, но знаешь... Скоро у меня день рождения, и вместо ред лэйбла я теперь все больше предпочитаю блэк.

— Прими мои соболезнования, ты стареешь.

— Спасибо. Человек как виски. Скоро мы будем пить блю лэйбл со льдом, а это уже конец. Что должно произойти с человеком, чтобы ему понадобился лед?

 

ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН